"...Тут  глаза  гостя  широко  открылись, и он  продолжал шептать, глядя на луну:

     — Она несла в руках отвратительные,  тревожные желтые  цветы. Черт  их знает, как их  зовут,  но  они первые  почему-то  появляются в Москве. И эти цветы  очень  отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она  несла желтые  цветы! Нехороший  цвет.  Она повернула с  Тверской в переулок  и тут обернулась.  Ну,  Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела  не то что тревожно, а даже как будто болезненно.  И  меня  поразила  не  столько  ее красота,  сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!

     Повинуясь этому  желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной  стороне, а  она по  другой.  И не  было, вообразите, в переулке  ни души. Я  мучился, потому что  мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу...

     И, вообразите, внезапно заговорила она:

     — Нравятся ли вам мои цветы?

     Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но  со срывами, и,  как  это  ни  глупо, показалось, что  эхо ударило в  переулке и отразилось  от желтой грязной стены.  Я  быстро  перешел  на  ее  сторону и, подходя к ней, ответил:

     — Нет.

     Она поглядела на меня удивленно,  а  я вдруг,  и совершенно неожиданно, понял,  что я  всю  жизнь любил  именно эту женщину! Вот так штука,  а?..."